* * *
Уже сочится строчка по стеклу,
Записанная влажными словами.
Продышан круг… И катятся во мглу
Слова о том, что было между нами.
Куда уйти?
Уйду глазами в стынь,
Горяченностью лба –
в сугроб ладони,
Остывшим телом –
в белизну простынь,
В немой простор,
что вечности бездонней…
Зачем кричать?..
О тихом говорю.
По ребрам бьет душа
под зябкой кожей.
И все грозит:
«Посмотришь, отгорю,
И стану лишь на искорку похожей».
Да будет так… Не надобно грозить.
К ударам изнутри привычно тело.
Дай белых ниток!.. Обрываю нить.
Светло руке… А нитка почернела.
* * *
Так сложилось – невзгода к невзгоде,
Бьют – опять подставляю щеку.
И, как водится в этом народе,
Он – г л а г о л и т, а я лишь р е к у.
Но, когда низвергают кумира,
Волоча на вселенский позор,
Хоть толпа расчехляет с е к и р ы,
Зачехляю свой жалкий топор.
Пусть, кляня, отдают на закланье,
Прохриплю всем проклятьям назло,
Что ладонь может сделаться д л а н ь ю,
Если в ней не стилет, а с т и л о…
* * *
На устах не слово, а словечко,
Ну а слов немного на веку.
Но еще истерзанная речка
Издали похожа на реку.
И такая странная потреба
Мир воспринимать наоборот –
Так, что перевернутое небо
В полутьме сойдет за небосвод.
А потом, прижавшись к штукатурке,
Рассуждать о бренности страстей –
Как же эти жалкие фигурки
Издали похожи на людей.
|
В ДВАДЦАТОМ СТОЛЕТИИ…
В двадцатом столетии… О, времена,
Когда не спешат предаваться итогу!.. –
В двадцатом столетье осталась страна,
Меня снарядившая в эту дорогу.
И первая елка, и первая боль
От первого «нет» тихой женщины Оли,
И сломанный, глухо звучащий бемоль,
И боль, заглушившая эти бемоли.
Все там, где подходит к тебе медсестра
И утро безрадостно пахнет карболкой.
А руки не могут уже без пера,
Как недруг не может без гадости колкой.
В двадцатом столетии… Речка течет.
В канаве, у мостика, квакают жабы.
Мустыгин сравнял наконец-таки счет,
И нам до свистка продержаться хотя бы…
А вечером Климова в роли Стюарт,
И ты, за два месяца взявший билеты,
Представить не можешь
тот будущий март,
Когда к ней в гримерку
придешь из газеты.
В двадцатом столетии… Горе уму,
Когда этот ум существует для горя,
Впотьмах приближая вселенскую тьму
И вторя вселенскому ужасу, вторя…
Так дай же мне руку!..
Спокойней вдвоем
Под суетным, дерзостным
небом Отчизны.
Мы вместе пришли сюда, вместе уйдем,
И в сердце ни горечи, ни укоризны.
* * *
Эта мудрость веками завещана
И правдива который уж век:
«Посмотрите, какая с ним женщина,
И поймете, какой человек…»
Суть одна. В нас ничто не меняется,
Только взгляд из-под сумрачных век.
Посмотрите, кому поклоняется,
И поймете, какой человек.
А когда все дороженьки пройдены,
Все что мог сотворил и изрек,
Посмотрите, что сделал для Родины,
И поймете, какой человек.
|
