ГЭМБАКУ ТОСИ
Хиросиму японцы называют «гэмбаку тоси».
В переводе это означает «атомный город».
Гэмбаку тоси... Без перевода.
В этом тревожное слышится что-то.
А в переводе – пронзительный холод:
Гэмбаку тоси – атомный город.
Холод и слёзы – как на морозе.
Гэмбаку тоси... Гэмбаку тоси...
Память трагедии в городе том –
Мемориальный Атомный дом.
Словно надгробие – арки овал:
Атомной гибели мемориал.
И выговаривает метроном:
– Атомный город... Атомный дом...
Боль Хиросимы. Плач Хиросимы.
Невыносимы... Невыносимы...
* * *
Забыть! забыть! Но разве такое забудешь?..
Минако Гото
ПРОЛОГ
Странные бывают в жизни совпадения!
Иначе, как вещими, пророческими,
их подчас и не назовёшь.
Одно из таких совпадений
кажется мне едва ли не знаком судьбы.
Судите сами: день моего добровольного вступления в ряды Военно-Воздушных Сил
совпал с днём атомной бомбардировки Хиросимы.
Это, конечно, была чистой воды случайность.
И всё-таки мне никак
не отделаться от мысли, что тут крылось некое роковое знамение.
Словно бы сама жизнь предостерегала:
– В военную авиацию не ходи!
А я этим предупреждением пренебрёг.
Проще говоря, до меня не дошло.
Жуткая в своей испепеляющей силе атомная вспышка
над Хиросимой представила всю,
какая была на Земле,
бомбардировочную авиацию
в страшном, далеко не романтичном свете.
А мне, наоборот, казалось,
что профессия лётчика-бомбардировщика обрела в тот день прямо-таки мифический ореол небывалого могущества.
Подумать только! –
один-единственный самолёт
одной-единственной бомбой мог теперь единым махом стереть
с лица земли огромный город!
И если до того военных лётчиков называли соколами и орлами,
то с тех пор их стали именовать ещё и громовержцами.
Это – звучало! Это мне льстило.
Ещё бы! Я – сокол!
Я – орёл! Я – громовержец!
А было мне тогда семнадцать лет.
И я меньше всего думал о том, что моя профессия – военная. Просто очень любил летать.
Сутками готов был не вылезать из кабины самолёта. Только бы вновь и вновь стартовать в небеса!
Так и жил, так и летал – словно в каком-то упоительном забытье.
Летал – и никак не мог налетаться.
Летал – и не находил слов, чтобы с достаточной полнотой выразить те ощущения, которые испытываешь, взмывая ввысь.
Ибо полёт – это радость.
Полёт – это вдохновение.
Полёт – это счастье.
Тем более, если ты, поднимаясь в небо, прикрываешь крылом свою родную,
свою мирно цветущую землю.
Как же не гордиться такой профессией! Иначе как небесной я её не называл.
А себя – небожителем.
И – громовержцем.
Громовержцем?
А те, кто бомбил Хиросиму?
Что чувствовали, что испытывали,
что думали они, увидев под собой город, превращённый ими в сплошное, дотла выжженное, мёртвое пепелище?
Сам будучи военным лётчиком,
я однажды ощутил неодолимую потребность
узнать хотя бы их имена.
Кто они – эти люди?
Что стало с ними потом?
Ибо не ведали они, что творили.
И в этом – их трагедия.
Атомная трагедия!
Обратиться к ней мне велела сама судьба.
«Когда Соединённые Штаты Америки первыми создали атомную бомбу, они сочли для себя юридически и морально оправданным сбросить её на головы беззащитных жителей Хиросимы и Нагасаки. Это был акт бессмысленной жестокости, в нём не было никакой необходимости. Сотни тысяч женщин, детей и стариков были уничтожены в огне атомных взрывов, и это было сделано лишь для того, чтобы внушить народам страх и заставить их склониться перед могуществом США. Этим массовым убийством гордились и, как это ни странно, гордятся по сей день некоторые американские политические деятели».
Из материалов ХХII съезда КПСС
А ГДЕ ЖЕ БЫЛА ИХ СОВЕСТЬ?
Это было убийство ни в чем не повинных людей.
Это было убийство тотальное.
Это было преступление перед человечеством.
Преступление глобальное.
Некоторые буржуазные историки
и доныне преподносят
применение атомной бомбы
как необходимую меру.
Это – ложь.
Это – ложь, ибо ни Хиросима,ни Нагасаки
не представляли собой важных военных или промышленных центров.
Совсем наоборот, это были сравнительно небольшие, второстепенные города
с ничтожно малыми воинскими гарнизонами,
с сугубо штатским населением,
большинство которого составляли женщины, дети и старики.
Сознавали ли их убийцы, на кого подняли руку?
Единственное, на мой взгляд, что могло их
хоть в какой-то мере оправдать,
это незнание того,
какими будут последствия атомной бомбардировки.
Увы, я ошибся, – они знали.
Знали создатели этого дьявольского оружия.
Знали военные эксперты.
Знали советники президента.
Знал сам президент Гарри Трумэн.
Когда в кулуарах Белого дома
было принято секретное решение
сбросить первую атомную бомбу на Хиросиму,
президенту доложили,
что там в лагере японцы держат
сорок пять тысяч американских военнопленных
и все они могут погибнуть.
Сорок пять тысяч соотечественников!
Сорок пять тысяч...
Было над чем задуматься.
Президент лишь небрежно обронил:
– Бог нас простит...
А что же учёные?
Уж кто-кто, а они понимали,
какими окажутся последствия.
Увы, их возражения были
несогласованными и робкими.
А многие и вообще сочли
за лучшее промолчать.
Чем демократия славится?
Основой своих основ.
Спорный вопрос решается
По большинству голосов.
Такой вопрос в сорок пятом
США предстояло решить:
А применять ли атом?
Бомбить или не бомбить?
Мужи, так сказать, почтенные,
Вершители бед и побед,
Политики и военные
Стали держать совет.
Доверием облечённые,
По рангу – тоже чины,
Для кворума даже учёные
Были привлечены.
А что говорили, готовясь
Два города сжечь дотла?
Была у кого-нибудь совесть?
Была или не была?
Допустим, обыкновенный
Какой-нибудь генерал,
По штату третьестепенный,
Последствий не представлял.
Но как же жрецы морали
Голосовали «за»?
Неужто они не знали,
Какая грянет гроза?!
А может, восстала сила
Безжалостно – кто кого! –
И голоса не хватило
Единственного. Одного.
И вышло всё просто. То есть
Против победы зла
Не возразила совесть,
Хотя она там и была.
Ради удобного кресла
Смирила она свой нрав
И на рожон не полезла,
Робкую гордость поправ.
И обронил, хорохорясь,
Важный один генерал:
– Плакала ваша совесть,
Чёрт бы её побрал!
Лживо на милость случая
Мудрости ставя печать,
Совесть сочла за лучшее
И в этот момент промолчать.
Встала лишь на мгновение
С выгодой заодно,
И атомное преступление
Было предрешено.
С тех пор всё сильней, всё злее
Грозит человечеству атом.
А против такого оружия
совесть – единственный щит.
О люди!
Послушайте, люди!
А вдруг, как тогда, в сорок пятом,
Она в роковую минуту,
Потупив глаза, промолчит?!
«Не осталось никого, кто поведал бы о том, что произошло в самом пекле взрыва».
Японский иллюстрированный альбом «Пикадон»
|
