журнал писателей России

Игорь ДЯДЧЕНКО

СЕРЁЖКИН ПОДАРОК

РАССКАЗ ХУДОЖНИКА

"Серебряные, серебряные

По льду несут меня коньки..."

                                            (песня)

С Сережкой Кентеровым я познакомился очень давно, еще когда служил срочную, на Украине. Помню, как-то во время кухонного наряда, когда я, сидя на корточках, выскабливал в очередной, сто первый раз, измазанный солдатскими сапогами пол в полковой столовой, и вдруг услышал позади себя насмешливый хриповатый голос:

– Да будет тебе, земляк, его драить – через пять минут снова затопчут...

Я оглянулся. За спиной стоял крепкий, не по-армейски лохматый парень с погонами рядового, лицо красное, словно обожженное морозом, так и лучилось улыбкой, а маленькие черные глазки смотрели очень смышлено. Мы разговорились, познакомились. Он сказал, что любит рисовать и служит полковым художником в клубе, пригласил заходить в свою каморку под лестницей актового зала (он гордо называл ее «мастерская»).

Вскоре после наряда мы снова встретилась. Я болтался в увольнении по городку, было воскресенье – выходной день, и вдруг из-за поворота прямо на меня вылетел галопом здоровенный парень-спортсмен в насквозь мокрой тельняшке и спортивных брюках. От неожиданности я замер, а лохматый этот спортсмен вдруг стал обниматься.

– Гарик (он звал меня так с первого знакомства), – здорово! Не узнал, что ли? А я все ждал, когда в гости придешь в мастерскую. Посидели бы, поболтали. Может, ты бы и присоветовал мне чего по художественной части, раз тоже рисуешь...

Я наконец-то признал в этом потном спортсмене нашего полкового художника. А он, тяжело дыша, шел рядом и словно жаловался:

– Видишь, характер у меня такой – больно непоседливый. Я, вот видишь, еще и бегом увлекаюсь на длинные, разряд даже первый имею. А еще рисованием, ну ты видел. А еще астрономией, точнее, астрофизикой, с этого факультета и в армию ушел. А еще..., – тут он запнулся, махнул рукой, видимо устал перечислять:

– В общем, ты приходи в мастерскую, нам обоим интересно будет поговорить.

– Слушай, а ты не боишься на губу попасть за такой вид? – я с опаской оглянулся по сторонам – нет ли патруля на горизонте.

Сергей похлопал меня по плечу тяжелой сильной рукой:

– Бегуна, Гарик, прежде чем куда-то посадить, еще догнать надо! А потом я все-таки полковой художник, как же можно полк без наглядной агитации оставить, кто посадит, тот и выпустит на другой день, сто раз уже так бывало. А потом еще.., – тут он махнул рукой. – Вобщем, я покатил. Прибегай в мастерскую.

И рванув с места, он скрылся за углом.

После этого мы встречались у него в клубе несколько раз. Сергей действительно оказался очень интересным собеседником и, между прочим, весьма неплохим художником (хоть и самоучкой), хорошо чувствующим цвета. Между прочим, он сказал, что пошел служить добровольцем, из института – забирали тогда по возрасту старшего брата и Сергей ушел из вуза, чтобы служить вместе с ним. Но вместе не вышло – младший братец оказался очень серьезным спортсменом, мастером спорта и его сразу же после призыва определили в спортроту.

– Вобщем, свалял я дурака, – усмехнулся грустно Сергей. – Но ничего, после службы поеду в МГУ доучивать свою астрофизику, есть такое распоряжение министра обороны Устинова. – Он снова повеселел:

– Главное, Гарик, никогда не падай духом в этой жизни и старайся как можно больше узнать, понять, научиться, потому что быстрая очень эта штука – наша жизнь...

Помню, меня тогда удивили эти слова еще совсем молодого человека:

– Сколько же тебе лет, Серега?

– Много уже, Гарь, скоро двадцать два стукнет.

Помню, мы оба тогда почему-то весело засмеялись…

А через пару месяцев получилось так, что нас обоих послали на заготовку картофеля для своей части (все-таки решились полк без наглядной агитации оставить, картошка тоже солдатам нужна).

Оказавшись в селе, на сельхозработах, я все присматривался к Сергею и не уставал удивляться многогранности его натуры. Оказалось, что он и поет неплохо, и на гитаре играет прекрасно, и работает не меньше других, притом все время стараясь опережать их в скорости.

Особенно удивлял меня Сергей вечерами. Днем все устанут, как черти, на погрузке вагонов или в поле (вкалывали мы все-таки помногу, на то и армия), поэтому вечером, после ужина только бы до койки доползти. Только наш Кентеров по вечерам спать не торопился, как другие. Он или читал совсем уж допоздна свои книжен-ции по астрофизике, или писал акварелью маленькие натюрмортики (кстати, довольно хорошо, особенно если учесть дрянное вечернее освещение и дневную усталость), либо пытался рисовать портреты сослуживцев по картофельной командировке. Последние, правда, у него не шибко получались (недостаток образования в портрете особенно заметен), он, впрочем, и сам чувствовал это.

И тогда, расстроенный, Сергей брал свою гитару и уходил гулять по ночному селу, уходил, невзирая на строжайшие запреты нашего старшины Дайнеги ("Всем непременно спать посла отбоя или с моего разрешения! ") и тогда до двух и до трех часов ночи слышались на темных сельских улочках хриплое Сережкино пение и звуки его гитары. Работавший часто с ним в паре высокий худощавый солдат Дима Шишкин, увидев как-то глубокой ночью перелезавшего к нам во двор своего напарника с гитарой через плечо, назвал его Одинокой гармонью. Солдаты наши, помнится, тогда очень смеялись, однако Ди-мино прозвище не прилипло – все мы чувствовали Сережкину неординарность. К ярким личностям ярлыки клеются плохо.

А потом заготовка наша закончилась. Я отправился в свой родной пехотный полк, дослуживать положенное, а Сергей – на дембель, в далекую Сибирь, служба для него с этой картофельной командировкой кончилась.

Прошло три года. Я уехал в большой город, женился и нанонец-то (мечта жизни), смог вплотную заняться искусством. Художнику, как это ни грустно звучит (если, конечно, он всерьез намерен выставляться, а не перебиваться случайными работами), желательно все-таки жить в большом городе…

Помню, еду я как-то в метро, вверх по эскалатору в задумчивом таком настроении. И вдруг рев со встречной ленты на все метро:

– Гарька, стой, это же я!!

Гляжу, вниз бежит, прямо-таки летит по ступенькам какой-то сильно заросший крепыш и мне рукой голосует – погоди, мол. Только я поднялся наверх, тут же и он выскочил, догнал в две минуты и сразу обниматься. Я и не узнал Сергея Кентерова сперва, изменился он все-таки, повзрослел, поздоровел еще (у них в Сибири, наверное, все такие), глаза только те же остались – проницательные, жизнелюбивые.

Сергей сразу же начал делиться новостями. Оказалось, что он уже проучился год или два в МГУ, но не нравилось, бросил и перевелся в наш университет, доучиваться: – Такой, понимаешь, характер, никак не могу на одном месте долго сидеть.

Кроме того Сергей рассказал, что за эти годы успел несколько раз выступить по марафону – успешно, выполнил кандидата в мастера спорта.

– Понимаешь, Гарик, жизнь – такая быстрая штука, никак везде не успеть.

Он все-таки мало изменился за эти годы, по крайней мере внутренне.

Поговорив в метро, я пригласил Сере-гу в гости, познакомил с женой и маленьким нашим Лешкой. После ужина, когда жена с сыном ушли спать, мы уселись с Сергеем на кухне поговорить.

– Слушай, Гарик, – вдруг он толкнул меня, – а что, если я у тебя поживу недельку. Понимаешь, в университете сессия начинается, а условия в общаге, сам знаешь, не думай.

Вобщем, поставили мы ему в коридоре раскладушку. Условия тоже, конечно, не ахти, но зато Сергей мог на кухне спокойно готовиться к экзаменам хоть до утра. Жена моя и маленький Лешка были не против такого постояльца. Обо мне и речи нет – помнится, я тогда собирался делать к очередной выставке какую-то большую работу, да притом еще и другая забота тогда жить спокойно художнику не давала: подарил мне один заказчик в счет платы за портрет старенькие коньки с ботинками. А на дворе-то зима, Новый год только что отпраздновали, кататься художнику хочется, несмотря на серьезный возраст. Надо сказать, что детство мое и юность прошли на юге, – а там зима теплая, какие уж тут коньки? А здесь каток рядом с домом, идешь мимо – поневоле заглядываешься, аж слюнки от зависти текут и вдруг коньки свои появились – поневоле художнику не до гостевых проблем станет. Осваивать подарок надо, а когда до этого ни разу в жизни на коньки не становился – тяжкая задача выходит, даже и для серьезного художника.

Как-то мой друг Сергей, идучи с очередного своего экзамена (он, кстати, все их на отлично сдал тогда, даром, что на кухне готовиться приходилось), увидел мои тщетные потуги на льду, расстроился сильно и сказал, чтобы я себя не мучил понапрасну, пока он нормальные коньки не достанет. А в прежние времена это, между прочим, не просто было – всякие там "Пумы" и "Ботасы" распределялись только по спортивкам секциям, в магазинах трудно было найти,

Но Серега был человеком упрямым. Не знаю уж через кого, но не прошло и недели, как привез он такие ботиночки, что только ахнешь. И коньки уже приделал. В тот же вечер пошли мы с ним на каток. Себе он взял в прокате обычные хоккейки и занятие началось! Серега на своих коньках летал на катке как заправский хоккеист и все поучал меня:

– Приседай, приседай больше! Не присядешь на хоккейках – не поедешь. В твоих ботинках хоть на корточки садись – безопасно.

В Сережкиных новых ботинках ездить и впрямь было легко, много проще, чем в моих прежних. Да, не зря у нас в прежние времена за иностранной обувкой гонялись! К концу дня я хоть и устал, как собака, но катался почти с удовольствием. После занятия домой мы шли с Кентеровым в обнимку – очень уж ноги у меня устали с непривычки, еле полз.

– Видишь, – говорил мой друг, поддерживая меня рукой, – жизнь – такая быстрая штука, в ней надо много успеть, освоить, научиться. Быстрая, как бег на коньках.

Помню, мы тогда смеялись его шутке.

Вскоре он сдал свои экзамены и уехал на родину.

Перед отъездом я очень жалел (художник же!), что не успел написать портрет этого прекрасного парня. Серега оставил свой адрес (где-то в Ангарске), обещал писать и вскоре приехать "специально для портрета".

С тех пор прошло уже двадцать лет.

Он так и не приезжал больше ни разу. Вспоминая, я пробовал по памяти нарисовать его лицо, но чего-то не хватало. Сходство получалось, а характер пропадал - самое главное в портерте. Что там ни говори, но портреты желательно все-таки писать с натуры.

И тогда, расстроенный постоянными неудачами, я посвятил ему натюрморт с коньками – подарком Сергея Кентерова,

Мне кажется, что вещи, которые человек дарит кому-то, тоже как-то отражают его характер. Вот, к примеру, коньки. Они всегда казались мне каким-то символом быстроты, скорости, постижения чего-то интересного в жизни – того, что больше всего привлекало в ней моего далекого друга.

И еще мне думается, что этой своей торопливостью, желанием как можно больше узнать в этой жизни, понять и освоить Сережка Кентеров немного заразил и меня. Заразил как своими поступками, все-охватностью своей таежной сибирской натуры, так и своим подарком – таким же быстрым и непростым, как был когда-то и он сам.

( вернуться к содержанию номера )