журнал писателей России

Николай МАХНЁВ «ГОТИЧЕСКИЙ ШРИФТ»

Рассказ-быль

Эта встреча происходила без малого 30 лет назад. Казалось бы, давно пора предать её забвению. Но нет. Вспоминая все подробности, вновь и вновь испытываю душевное волнение и... угрызения совести. Почему? Об этом и пойдёт речь.

Первый день служебной командировки выдался для меня слишком уж напряжённым. К тому же кое-какие неприятности, связанные с моей работой, пришлось пережить. Вот почему, возвращаясь вечером в гостиницу, я тешил себя надеждой, что, может быть, второго жильца ко мне в номер ещё не поселили. Хотелось побыть одному. Собраться с мыслями. Наконец, отдохнуть как следует. Дежурная по этажу, выдвинув из стола ящик с ключами, глянула на его содержимое и сказала скороговоркой:

– У вас не закрыто. Проходите.

“Не везёт, так не везёт”, – думал я, устало шагая по коридору.

– А вот и хозяин вернулся! – весело проговорил жилец, едва я открыл дверь в комнату.

– Здравствуйте!

Он, лежа в постели, читал. На вид ему было лет под шестьдесят. Щёки тугие, гладкие, на высоком лбу – ни морщинки. Только седая голова да в синеватых прожилках большие руки выдавали в нём человека почтенного возраста.

– Здравствуйте, – вяло ответил я и полюбопытствовал:

– Это почему же вы меня хозяином назвали?

– Вы не поняли почему? – сосед улыбнулся. – Как же? Говорят, кто первый поселился, тот и хозяин. В Москву-то по какому случаю приехали?

– В командировку.

– Надолго?

– Дня на четыре.

Чтобы избавиться от расспросов, я взял полотенце и пошёл к умывальнику.

– Простите, а вы издалека приехали?

“Вот назола!” – ругнулся я про себя, набирая в пригоршню воду.

Сосед замолчал, полагая, видимо, что я не расслышал. Когда же я вернулся в комнату, он повторил свой вопрос.

– Из Ленинграда, – ответил я.

– О! Чудесный город! Только я, к своему стыду, всего раз был в нём. Лет восемь назад. Надеюсь, он ещё больше похорошел?

– Похорошел...

Его ничуть не смущало, что мои ответы были односложными.

– Да, растут наши города, молодеют, – мечтательно произнёс он. – Взять хотя бы мой Киев. Вы не бывали в Киеве?

– Бывал. А вы тоже в командировке здесь? – спросил я и сразу пожалел: теперь говорливый сосед начнет рассказывать о себе.

И он действительно вдохновился ещё больше. Ответил бодро:

– Да, в командировке. Только здесь я проездом из ГДР. Был в составе сельскохозяйственной делегации. Опытом с немецкими друзьями обменивались.

– И как вас принимали там?

– А как, по-вашему, друзей принимают? “Нойес Дойчланд” материал о нашей встрече напечатала. Я вам сейчас газету покажу. – Он протянул руку к папке, что лежала на тумбочке, и достал из неё газету. Передал мне.

– На второй странице. Сверху. Корреспонденция со снимком. Второй слева, узнаете? Я!

“Как уж тут не узнать, – подумалось мне. – Везун, похоже. Баловень судьбы. Одна физиономия чего стоит. Сытая, довольная”.

– Кстати, – сказал сосед, – нам пора познакомиться. Лобов Василий Спиридонович. Заведую кафедрой Киевского сельскохозяйственного института. А вы?

Не отрывая глаз от газеты, я назвал свою фамилию.

– Очень приятно, очень приятно, – проговорил Лобов. – Вы по-немецки читаете? Это хорошо – знать иностранный язык.

Нет, я не знаю немецкого языка. И тем не менее глаза не могли оторваться от газетной страницы. Две корреспонденции были напечатаны готическим шрифтом...

При виде этого в общем-то красивого шрифта меня с юношеских лет в дрожь бросало. Насмотрелся в своё время журналов о концлагерях, о зверствах эсэсовцев и крепко запомнил, что многие надписи на бараках, крематориях были сделаны готическим шрифтом. Так и стал он в моём неостывающем воображении напоминанием о фашистах, о тех самых фашистах, по вине которых я рос круглым сиротой, лишившись отца, матери и многих близких родственников. Рассудком понимал: при чём тут шрифт? Но вот с сердцем совладать был не в силах. Глубока, видно, рана...

< продолжение читайте в журнале >