ВЕСНА ОБЕТОВАННАЯ
Сквозь облака лучи
в зарю вплетаются,
там, где бегут ручьи,
следы останутся.
Иду в желанное
село воскресное,
обетованное
и поднебесное.
На берегу сосна
за речку тянется,
вот-вот шагнёт она –
обрыв останется.
Под громкий птичий грай
звенит струной ветла!
Тогда природа – рай,
когда душа светла!
Меня счастливей нет!
И мне мечтается,
что не померкнет свет,
в душе останется.
Иду в желанное
село воскресное,
обетованное
и поднебесное.
ПЛАЧ ПО ДЕРЕВЕНСКОЙ РУСИ
Город клокочет безликостью нудной,
чем многолюднее он, тем безлюдней.
Здесь разменяют хитрец и простак
совесть – на деньги, а жизнь – просто так…
Как надоели мне зданий громады
и светофоров немые команды!
Шум, болтовня и парадность, и пошлость…
Ранняя старость и поздняя взрослость!
Я же скучаю по родине тихой!
Был я, как Маугли, звонкий и дикий!
Мне б из ручья напоить своё тело,
частью природы быть – не надоело!
Сосны и ели – не надоели,
не надоели всплески форели,
тучи пузатые в голубизне,
птичьи симфонии в тишине
и над болотом тумана парик…
Был я там – юноша, здесь я – старик.
* * *
Мне мало просто сочинять стихи,
я вижу в них духовное служенье.
Простятся мне бескровные грехи,
когда у музы будут достиженья.
Я сам кручу судьбы своей штурвал,
преодолел насмешки и угрозы.
Я свой талант на части разрывал
и зарывал под русские берёзы.
Но как прожить на свете без грехов!
И как без боли, если в сердце жженье!
Простится мне отсутствие стихов,
когда другие будут достиженья!
НЕПОРОЧНАЯ
С непорочным каким-то свеченьем
ты повсюду являлась в красе,
среди женщин была – исключеньем,
ну зачем же ты стала, как все!?
В этом городе грешном и пьяном,
где утрачены смысл и покой,
берегла свою честь от изъянов
и была путеводной звездой.
Без тебя мне ночами не спится
и раздумий о прошлом не счесть,
как могла без любви ты “влюбиться”
и на “рай” променять свою честь!?
Пусть “одаришь” себя ты прощеньем
и предстанешь, как прежде, в красе,
но не будешь уже – исключеньем,
ты отныне такая ж, как все…
В БОЛЬНИЦЕ
Тут не то, чтобы встать, повернуться не просто,
я в больнице лежу для духовного роста.
Одиноко дышу. Не в толпе и не в стае.
Так зерно полежит, а потом прорастает.
Что творил я с собой! Это страшное что-то!
Сам себя штурмовал, как морская пехота.
Остров тела дымит, он разбит и разрушен,
и сердечко моё, как увядшая груша.
В голове – не кора, а больная короста,
я невзгоды терплю для духовного роста.
ПОЭТ ЖИВЁТ НА НЕБЕСАХ
Глебу Горбовскому
Залив «Столичную» в живот,
о землю шаркая ногами,
на небесах поэт живёт
и только мучается с нами.
Он – раб небес. Его здесь нет.
И не терзай поэта взглядом.
На небесах живёт поэт,
а все уверены, что рядом…
ВСЁ КОНЧАЕТСЯ КОГДА-ТО
Угасает прежний пыл,
и не так мечта крылата…
Я в заботах позабыл:
всё кончается когда-то!
Я стремился вовсюда,
заводил друзей случайных –
вера в счастье навсегда
в бездну канула печально…
Где мои отец и мать?
Где мой друг, что был мне братом?
Грустно это понимать:
всё кончается когда-то!
Все манящие огни,
как в дороге полустанки,
даже праздничные дни –
в чём-то жалкие подранки.
Если деньги добывать,
будет вечно маловато…
Надо чаще вспоминать:
всё кончается когда-то.
ВЫСОКОЕ ПАДЕНЬЕ
Взлетал я часто высоко…
и падал ниц, пронзённый болью.
Собой остаться нелегко,
но всякий раз я был собою!
Пусть я и бабник, и алкаш,
но деревенской, чистой пробы!
Судьбу я взял на абордаж –
да вот себя почти угробил…
Я жизнь свою не пропитал
надменностью порочных связей,
пусть не попал из грязи в князи,
но и в холопы не попал!
КОМПОЗИТОР за ФОРТЕПЬЯНО
Виктору Панченко
То полусонно, то ретиво
его качалась голова.
Он песню выражал красиво,
как будто жизнь вдыхал в слова.
На лоне чувств порхали руки
четою лёгких вешних птиц –
и околдовывали звуки,
и ноты капали с ресниц…
А в звуках – смех, тоска и стоны,
то ноты счастья, то мольбы…
На зал накатывали волны
его волнующей судьбы.
ПОЗДНЯЯ ГРУСТЬ
Пойду-ка в поле позднее
да силы наберусь.
Там дышится свободнее –
развею сердца грусть.
Когда-то бегал в школу я
на лыжах сквозь пургу.
Душа, как верба, голая,
и спрятать не могу.
Всё прошлое преследует
и тянется за мной…
Я с ветрами беседую
о прожитом с тобой.
Мороз украсит инеем
травинки на тропе,
здесь небо тёмно-синее
не знает о тебе…
А если грусть бесплодная
найдёт меня и здесь –
ко мне Луна холодная
не станет в душу лезть.
* * *
Пусть я в драном ходил пальто,
крепко пил и ругался с пыла,
но надежда моя на то,
что плохое ты всё забыла.
Вместо радости – дождь в саду,
жёлтый лист ветерком качает…
Позовёшь – я опять приду,
и не просто сидеть за чаем.
Мне омоет грехи вода,
пусть не ангел, но всё ж крещёный…
Да и как бы я жил тогда,
если б не был тобой прощённый!
Где нет веры – там только страх!
Чёрный иней в душе витает.
Всё однажды приходит в прах,
а любовь опять расцветает!
Много разных дорог и тем
сквозь меня пролегли устало…
И сегодня я счастлив тем,
что былое прощённым стало!
БОГАТ
Все говорят и говорят,
что я – богат, что я – бедовый!
Алмаз ношу в сто семь карат,
когда гуляю по Садовой.
Я содержу пятнадцать жён,
присвоил все дворцы и парки,
богатством царским окружён
и (грех сказать!) на женщин падкий!
Все знают, что Скворцов – богат,
и каждый мне напоминает,
что в сейфе я храню агат…
Один Скворцов того не знает.
Где мой коттедж? Где мой гараж?
Где джип, что по ухабам скачет?
От сплетен я впадаю в раж,
не становясь ничуть богаче…
Гуляют слухи наугад,
как будто в мире не реальном.
О, если чем-то я богат,
то, к счастью, не материальным…
Но говорят и говорят,
что я – богат, что я – бедовый!
Алмаз ношу в сто семь карат,
когда гуляю по Садовой…
|
