ДЕЯНИЯ
Устроилось: я вылепил себя,
Страна отвергла кабинетные идеи…
Забыли старики, по прошлому скорбя,
Что ими верховодили злодеи.
Свершилось: я на паперти стою,
Протянутой рукой чела касаюсь.
И вновь слышны колокола в родном краю,
А в храме – возгласы: “Христос! Исайя!”
Содеялось: я вновь живу один,
Как в юности, с утра не тронут лаской.
И перед входом в ночь я – Аладдин
С волшебной лампой
Истины… Негасной!
РИФМОВАННАЯ МОЛИТВА
“Когда очнёшься от забот”
Сиянье звёзд и глаз свеченье,
Рулады звёзд и соловья…
Не устаю от восхищенья –
Здесь, на театре Бытия!
Снежинка – первенец Покрова,
Травинка – майский изумруд…
Я очарован вновь! И снова
Готов свершать житейский труд.
Без пышных слов, без загогулин
Словесных – славлю Божий дар:
Жить в завихреньях пыльных улиц
И там, где хвойный перегар!
Разинь глаза, расхлопни уши,
Испей красу полей и рек.
И помни, что унынье в душах –
Не просто зло, а смертный грех!
РАСТАННОЕ
Н. Шалаеву
Багровый закат. Горизонт.
И очи порадовать нечем.
Пустыня. Устойчивый сон…
И вздорный торчит человечек.
“Прощайте!” – кричит он во сне,
а может, и в пламени яви…
“Простите, сие – не по мне!” –
и самую малость картавит.
Взметнулась до неба рука,
И рот почернел от натуги.
…Была его роль велика,
Но были кромешными муки.
Он их претерпел, превозмог
И вот он свободен, как птица…
И сердце – уже не комок,
А – облако! К Богу стремится!
ВОЛЯ – ВОЛЬНАЯ
Народ потаённо кумекал
О Воле, пинающей власть…
На склоне Двадцатого века
В Россию она ворвалась!
Да здравствует вольная Воля,
Гори председательский Дом!
Россия – гулящее поле!
…И что же случилось потом?
Народ отдышался от спешки,
Взглянул на труды и плоды
И принял стакашек поспешно
У края, у самой черты.
Свобода! С навязанным прошлым
Последняя порвана нить…
И, как бы ни мыслилось пошло,
За волюшку надо платить.
БУМАГА
Ни на кофейной гуще,
Ни в карты, ни в астрал
Я в жизни загребущей
Ни разу не гадал.
Воспринимал как благо
Все грани бытия.
…Порой была бумага
милее соловья.
Она меня терпела,
Как терпит сына мать.
Я на пространстве белом
Любил потанцевать!
Разбрызгивая мысли
И капельки чернил,
Я жизнь бумажной числил
И до сих пор не сгнил.
ТЯГА
Решил деревеньку проведать,
Взглянуть на родные места.
“Жигуль” земляничного цвета,
и шляпа над чёлкой – пуста.
К порожней подкрался избушке,
Отринул замок, щеколду…
И вспомнил о маме-старушке,
Ушла в девяностом году.
На стол, припорошенный пылью,
Поставил в кувшине цветы.
…И, давней окутаны былью,
на лоб опустились персты.
ЖЕНЩИНА
Всё было, всё изношено –
Осталось вспомнить мать.
О женщинах – хорошего
Чего-нибудь сказать.
На свет мы – с божьей помощью
Пришли – из тьмы вовне,
Но женщине беспомощной
Обязаны вдвойне!
Минуты жизни в трещинах,
Когда зигзагом бровь,
Нам скрашивали женщины,
Точнее – их любовь.
И вот теперь – на старости –
Как первую зарю,
Всем сердцем, с прежней яростью
Её – боготворю!
“КАМО ГРЯДЕШИ?”
Сквозь густоту и пустоту
верхом и ходом пешим…
Христос грядеши ко кресту.
А ты куда грядеши?
Христос отцовскую звезду
Следил на небе лысом…
А я к могильному кресту
Навстречу смерти - выслан.
Смирись… Вот вечности залог.
Дерзай, покуда ноги
Несут тебя в благой чертог,
Где отдыхают боги…
Под НАСЫПЬЮ
Пропустить? А что, если махнуть
Через насыпь, упреждая поезд?
Не поддаться страху – вот в чём суть,
Промелькнуть и рухнуть, успокоясь.
Размышлять пришлось единый миг,
Но за этот миг передо мною
Одуванчик седенький возник,
Очень схожий с женщиной одною.
А точнее – с матерью моей.
И она шепнула мне: “Останься…”
Я остался. Вереница дней
Надо мной сошлась… в железном танце!
МОИ СЛОВА
Друзья, пристанище, дорога,
Красавица, девятый вал –
Я всё словами перетрогал,
Для прочности – зарифмовал.
Мои слова вторгались в войны,
В кремли и в хижины крестьян.
Моим словам внимал покойник,
Когда он был мертвецки пьян.
Слова… Я в них ушёл с головкой,
Они мою взъярили кровь!
И мне теперь за них… неловко.
И я шепчу: не суесловь…
* * *
Всего-то и надо: забраться в вагон
И вышвырнуть тело из города вон!
Затем на зелёном отрезке пути
На станции с поезда молча сойти.
Всего-то и надо: в лесок завернуть
И мшистой тропою продолжить свой путь.
А дальше – с кряхтением сесть на пенёк
И пить, как шампанское, светлый денёк!
Всего-то и надо: любить красоту,
Родную, любую – и эту, и ту.
Она исцеляет от смертной тоски
И сердце, как город, не рвёт на куски.
|
