журнал писателей России

ТЕАТР И ДУША

Сегодня изме­няется отношение к значению слова «страдание». И сло­во «милосердие» уже не кажется заимствованным из иностранного языка. Вот только “душа” влачит пока полулегаль ное су­ществование. Оно используется в роли метафоры, обозначая “художествен­ность”. Или в качестве формообразую­щего для краси вого слова “духовность”.

Между тем без души нет искусства.

Не ахти какое открытие, но если вду­маться, то - да, отк рытие.

Вчера ещё достаточным для теат­ра, для спектакля было просто поднять проблему. Чем красивее была упаковка проблемы (школы, семьи, бригадного подряда), чем искуснее была упрятана пресловутая фига, тем восторженней прием критики, а иногда и публики.

Время изменилось мгновенно. Сей­час не надо никого разыг рывать. С теат­ра как будто сорвали одежды. Он стоит нагой с фигой на груди.

Пора расцепить судорожно сжатые пальцы и начать исполне ние забытых мелодий. Тем более что не все их забы­ли.

Есть пьесы, разыгрываемые в ящи­ках письменных столов известными и полуизвестными драматургами. А также и совсем неиз вестными. Вчерашнему театру они были не нужны, эти пьесы, с их работой души. Да и сегодняшний их вряд ли осилит. Дело в том, что жажда немедленного успеха сжигает любое дело. Не может быть работы там, где тре­буется одно - любым способом “по пасть”. Попасть скандально, раздев молодой состав, заставив ругаться на сцене. Впрочем, заставлять особо не требуется - и актеры хотят как-то “попасть”.

“Попасть” проблемно, что-то заклей­мив из недавнего прош лого. “Попасть”, напугав зрителя и критику мафией или чеченца ми. Что угодно, только не рабо­тать.

Хорошо еще, что зритель не особен­но клюет на “клубничку”. А большие на­дежды были после отмены запретов на эротику.

Пора понять, что зритель клюет на качество. И что зритель из зала это ка­чество чует не хуже, чем в магазине. А мелодрама там или абсурд - всё это, в конечном счете, неважно.

Многие наивно считают, что правду скажут молодые или ещё не родившие­ся. Тем самым они как бы выравнивают лжецов с остальными, теми, кому эту правду говорить не давали, - не замеча­ли, не печатали, не ставили. Это очень удобный подход. Таким образом можно сохранить прежнее соотношение в лите­ратуре.

Сейчас основной проблемой являет­ся проблема критериев. Пьесы, романы, стихи оцениваются не по художественным законам, а по принципу “неграмот­но, зато остро”. А так как разрешенное направление остроты всем известно, то наиболее мобильными и впередистоя-щими оказались все те же люди, вчера ещё говорившие и неграмотно, и не­остро. Наша литература в последние десятиле тия так опустилась, что люди, приезжающие с Запада что-то ку пить, издать, берут только “остроту”. О худо­жественном уровне у них даже мысли не возникает.

Режиссеры должны научиться читать. Есть среди них такие, кто вообще ниче­го, кроме газет, не читает. Когда режис­серы по любят художественную прозу, с ними можно будет говорить. Но они не любят ее, вот ведь что. А глядя на своих лидеров, не счита ют дурным тоном быть невежественными и актеры. Читают в театре завлиты. Но вы бы видели лицо завлита, читающего пьесу! Это маска че­ловека, пытаемого чтением.

По моему глубокому убеждению, качество текста в пьесе должно превос­ходить качество прозы и приближать­ся к лучшим об разцам поэзии. Потому что в прозе могут быть необязательные страницы, необходимые прозаику для разгона, для отдыха, для щёгольства в конце концов, тогда как драматургия требует не медленного действия, макси­мальной плотности письма, многофунк­циональности каждой фразы и одновре­менно - свободы и легкости изложения. Современная же драматургия, за ред­чайшим исключени ем, страдает гру­бым конструктивизмом, типажностью, плохим ли тературным вкусом, если не сказать больше. У нас доминирует пье­са-фельетон, где действующие лица со­обща тащат одно бревно. Что остается зрителю? Естественно, он требует раз­влечения там, где его не в состоянии увлечь.

Режиссер (я говорю о лучших из них) находится с жизнью в состоянии посто­янной войны. Он борется за право ра­ботать. Если он уцелеет в этой борьбе, наступает её новая фаза - борьба за на­звание. Он хочет делать одно, ему (часто назло) дают другое. Допустим, что ему повезло и он получил желаемое. Начи­нается борьба с актерами, которые си­дят в вольных позах и требуют, чтобы их зажгли. Зажечь можно все, даже сырое и негорючее. Но даже здесь не конча­ется борьба. Неумела постановочная часть, ленивы и нелюбопытны освети­тель, радист, рабочий сцены. До пустим, и это пройдено. Возникает последний и самый страшный враг - зритель. Он не привык к хорошей работе на сцене. Он в недоумении. Вялые хлопки. Ползала, четверть зала... Если в этот момент не обеспечить триумфальных гастролей в Москве, в Мюнхене, на Бродвее, - пора­жение неизбежно.

Что такое спектакль? Это единствен­ная в своем роде попытка коллективно­го твор чества, живая репетиция счастья в раю. Это утопический комму низм, воп­лощенный научно. Он нужен людям для того, чтобы убеж дать их снова и снова во всеобщей гармонии.

У нас значение спектакля низведено до солирования ре жиссера, актера, до постановки “проблемы”, до кича.

Между тем замечательный спектакль заметно отражается на судьбе города. Происходит кристаллизация собравших­ся, рожда ется их общее дыхание. Возни­кает структура, называемая общест вом.

Театр способен оживить обществен­ную активность более чем публицисты с их цифрами и выводами. Броуновское движение моле кул металла выстраивает магнит.

Сегодня мы открываем в «Невском альманахе» драматургическую рубрику «КУЛИСА». Помнится, в советское время пьесы печатали два журнала – «Новый мир» и «Нева». Печатали нерегулярно, больше по знакомству. Государство, если оно озабочено сохранением абсо­лютной власти, неохотно позволяет от­дельным личностям высказывать свои суждения. Даже в художественной фор­ме. Но государство, если оно озабочено своей судьбой, обязано выслушивать суждения отдельных личностей. Тем бо­лее в художественной форме.

Не было времени в истории нашей Родины более противоречивого, чем нынешнее. С голоду никто не мрет – уми­рают от отчаяния. Впервые народ рас­таскивают поодиночке. И если мы терпе­ливо, кирпичик к кирпичику, не начнем строительство своего духа, мы сами не заметим, как растворимся.

Мы, драматурги Петербурга, начи­наем борьбу за возвращение театра Ро­дине. За возвращение на сцену русских современных пьес. За возвращение из небытия достойных пьес ушедших дра­матургов.

Мы открыли петербургский театр Драматурга. Мы найдем залы, где станем показывать спектакли. Мы найдем репе­тиционные помещения. Нас ждут десятки актеров петербургских театров.

Скоро вы услышите о ПТД – Петер­бургском театре Драматурга. А там, мо­жет быть, услышат и городские власти. Ведь профессия драматурга существует более 2500 лет. Они должны были изу­чать это в школе.

Александр ОБРАЗЦОВ,

председатель секции драматургии СПб

отделения Союза писателей России

( вернуться к содержанию номера )